О бунте и смирении
Последняя пьеса Шекспира – фантазия о маге и изгнаннике Просперо – укладывается в первое действие двухактного спектакля; во втором события возвращаются к контрольной точке и проигрываются иначе, ближе к жизни, с кровью и без пощады.
Рощин умеет начать спектакль так, чтобы все замерли – даже необузданные подростки, заполнявшие зал РАМТа на давнем уже «Короле-олене», моментально усмирялись пугающим прологом. «Буря» начинается со зловещего потустороннего гула; под него из мрака и тумана вырастает корабль – тяжёлая артиллерия и эффектная машинерия фирменной рощинской сценографии.
Слепят глаза вспышки сигнального фонаря,
грядёт буря, и музыка Ивана Волкова разнообразно тревожна, но спектакль, как и заповедано Шекспиром, больше комедия, хотя всевозможного трагического коварства и покушений на убийства будет вдоволь. Судном управляет забавная парочка из капитана (Алексей Рахманов) и боцмана (Александр Анисимов), в трюм, содержимое которого транслируется на превращённый в экран корабельный парус, как сельди в бочке набились сиятельные лица. Впрочем, лиц поначалу не разглядеть за тяжёлыми рыцарскими доспехами.
Но мы знаем, кто все эти люди – король Неаполя Алонзо (Антон Феоктистов), его брат Себастьян (Николай Кисличенко) и сын Фердинанд (Александр Дмитриев), а также миланский герцог Антонио (Алексей Воропанов). Фортуна собрала на корабле врагов Просперо, некогда свергнутого с миланского престола подлым братом Антонио; теперь, благодаря буре, все они оказываются на острове, где Просперо-колдун (масштабный даже более обыкновенного Владимир Майзингер) живёт вместе с дочерью Мирандой (Елизавета Кононова) – во вполне современных, с евроремонтом, плазмой и унитазом – стенах.
Волшебные книги Просперо держит в сейфе с кодовым замком, а стихиями, людьми и порабощёнными существами – духом Ариэлем и чудовищем Калибаном – управляет с помощью обычного пульта, издавая комический звук «пик».
Вот он подробно рассказывает Миранде историю своих обид и обидчиков – для этого флешбека используется забавное видео, сделанное не без помощи ИИ. Вот выказывает не совсем дружескую приязнь к бестелесному Ариэлю: Александра Урсуляк играет островного духа волевым менеджером, способным обратиться и в поп-звезду, и в фурию; не сдаваясь, добивается от Просперо свободы, стоически выполняя его требования в течение всех 12 лет рабства. Вот абсолютно по-скотски обращается с Калибаном: этот черноглазый упырь, конечно, безобразен, как и положено по правилам сказочной игры, но Александр Матросов делает его таким беззащитно трогательным – даже в бесчинствах и самых похабных помыслах – существом, что не ошибка написать: Калибан прекрасен.
В отличие от не самого приятного типа Просперо; который лишь отчасти
мудрец и справедливый волшебник; а отчасти – колонизатор, тиран, похотливый старик
и сводник, потакающий беззастенчивой страсти Миранды к Фердинанду. Человек обиженный, что тоже не красит. Хотя и не желающий множить зло.
Буря оставляет всех обидчиков Просперо целыми и невредимыми; его месть – диетическое блюдо, которое подаётся очень холодным. Мир, выстроенный на сцене, тёмен, но, по сути, безопасен; это нестрашная сказка, разрешающаяся идиллическим прощением всего и вся; иногда – компьютерный квест, в котором что проигрыш, что победа – всё не беда. Всё карнавал.
Всё, в общем, весело, даже когда грубо и грозно. Не трагедия.
Но это только первый акт, который заканчивается там же, тем же и тогда же, что и пьеса. Для спектакля Рощин и его соавтор по спектаклю «Отелло» в Александринском театре придумали другую «Бурю» – приём похож на тот, что использован в «Отелло», но острее, радикальнее: после антракта «Буря» идёт по другому, недоброму и совсем непредусмотренному Шекспиру пути. Миксом же анархического фарсового драйва и серьёзности «Буря» напоминает другой спектакль Рощина в Александринском – жертву новейшей российской цензуры «Сирано де Бержерак».
О том, что после антракта всё будет иначе, предупреждает Ариэль, выходящий к занавесу в устрашающем обличье чёрного ангела смерти. Обещает развеять «мучительное чувство недосказанности». И начинает второй акт с возвращения к попытке убийства Алонзо-короля родными и подельниками; теперь Ариэль бездействует и не предотвращает кровопролития – разыгрывается оно как потешный аттракцион; озорство не прекращается до самого финала; даже песня душегубов «холод, мрак и пустота – мы пришли!» – такой весёленький рейв; хотя проблемы поднимаются вполне нешуточные. Поддержка злодеев – бунт Ариэля против Просперо, превратившего цветущий остров в «капище чернокнижника»; шаг отчаяния из желания служить свободе.
Вернее, как быстро поправляет Ариэль сам себя, не служить (хватит уже служить!), но наслаждаться свободой.
Добрый Ариэль – трусливый Ариэль; так пусть душа и тело станут чёрными; и голубиная печень обретёт желчь. «Мы сами виноваты в своём порабощении, раз сами виноваты, сами и исправим» – и путь исправления жесток: другие рабы будут грызть протухшее сердце короля и целовать его мёртвые губы. А есть ещё проблема совести, к которой проще всего относиться как к эпитафии;
Рощин устами Ариэля и других героев задаётся неудобными, неуютными вопросами,
которые остаются открытыми – как море, в которое уплывает на вёслах бутафорский корабль.
